Сашка зажмурился, потянулся к карману, пыхнул дешевенькой зажигалкой. Глубоко вздохнул, чувствуя как горечь сигаретного дыма пробирает аж до ребер. Еще раз затянулся. Он стоял на заднем дворе школы, любимом месте для перекура многих и многих поколений учеников. Мать как-то рассказывала, что они с отцом тоже здесь обжимались и курили. Отец тогда считался крутым – организовал первый школьный рок-ансамбль, говорят, что на дискотеках мог просто поманить пальцем любую понравившуюся девчонку и, все, она была его. Жаль, с матерью этот фокус не прошел. Типа, у них все было по-другому, мать была из «хорошисток», внезапно переродившихся в бунтарей. Да, в общем, все это хрень полная. Что-то быстро их любовь сошла на нет. Зато теперь мать в каждом удобном и неудобном случае попрекает, что Сашка весь в отца.
дважды подумайтеОн иногда действительно доставал старые фотографии, еще черно-белые, находил на них молодого парня с гитарой, в кожаной куртке и долго смотрел, пытаясь найти сходство. Не находил. Отец погиб давно и глупо. По пьяни разбился с друзьями на мотоцикле, так что и собирать-то нечего было. Сашке тогда было года три от силы. Но они с матерью уже жили отдельно, хоть официально родители так и не развелись. Он, когда мелкий был, ну сопляк совсем, любил слушать рассказы баб Нины, отцовой матери. Ее всегда с выпивки на разговоры тянуло, хоть пила она, конечно, не часто, ну раз в месяц, да и то не всегда. Но мать все равно не пускала Сашку туда, переживала. Он уж и забыл, как это, когда за тебя переживают, боятся, что попадешь в дурную компанию, схлопочешь двойку за четверть… А баб Нина хорошая была, все говорила, что мать с отцом прям подходили друг к другу как два сапога пара. Только, говорила, молодые да глупые, прощать совсем не умели. Сашка обычно спрашивал, что прощать, но баб Нина всегда отмахивалась. Мать строго-настрого запретила ему появляться на Садовой, когда второй раз замуж вышла. А его уже и не тянуло туда, баб Нина к тому времени уже два года как умерла. Мать этого, конечно, не знала. Она вообще редко что замечала.
Отчим так ничего, нормальный мужик, Сашку, конечно, никогда за сына не считал, но обижать не обижал. И мать не попрекал за то, что с ребенком взял. Может, если бы раньше он появился, то сложились бы у них какие-то отношения… А так. Никто ему не нужен, он уже взрослый. Хорошо то, что теперь в его распоряжении материна однушка. Мать все твердит «на будущее». Интересно, что она видит в этом будущем? Лучше бы продала, хоть деньги были бы, не надоело ей с копейки на копейку перебиваться… Он бы ушел, правда, ушел. Мать у него еще ничего, у них с отчимом, может, еще ребенок будет. Им бы не помешал. Любуются как молодые, смотреть противно. Они же не думают, что он возле них сидеть будет?
Мать все талдычит «учись, учись!». У нее это, видимо, как-то тоже в будущее вписывается. Ха! Да он давно уже не видит смысла в этом каждодневном «встаньте-садитесь». На уроках, когда появляется, просто водит ручкой в тетради, чтоб не приставали. Мать поначалу таскали на собрания, она ему что-то выговаривала, а потом и ей надоело. Смешно вспомнить, что до четвертого класса Сашка круглым отличником был. Мать до сих пор грамоты хранит. Смешно…
Сигарета обожгла пальцы. Сашка откинул ее, сжал пальцами мочку уха. До конца учебы оставалось еще полчаса, а он должен быть сейчас на литературе. Сашка достал новую сигарету, уткнулся взглядом в красную кирпичную кладку школьного здания, с которого давно осыпалась штукатурка. Въедливая сучка, эта их новая литераторша, опять ведь выцепит его на улице и спросит, почему его не было. Вот уж не было печали!.. До этого года у них было все как у людей: Му-Му, Ванька Жуков и мильён терзаний, о чем думал автор, когда писал что-то там… Скукота, одним словом. А тут появилась эта, как ее, Марин Семеновна. Ладно бы хоть молодая… Как же! На пенсию пора, у туда же – связи с молодым поколением налаживает. Знаете, с чего она начала знакомство? Попросила написать эссе «С каким литературным героем вы себя сравниваете?» Нашла тоже, что спрашивать… Он честно написал, что литература, по его мнению, фуфло полное и все писатели выдумывали то, чего не было или уж, по крайней мере, сейчас быть не может. Он бы еще и не то написал за деньги-то! Знал бы, что она к нему пристанет, сдал бы пустой лист, как обычно делает. Литераторша подошла к нему на следующий день, спросила, что он в последний раз читал. Он ее честно послал, чтоб не обольщалась. А ей хоть бы хны – приперлась к ним домой, с матерью чаи распивала, оставила ему список литературы. Список литературы! Ну не дура?
Он бы выбросил его, правда, уже и смял, думал там лабуда обычная, как в учебнике. Но она же и книжки ему стала подсовывать. Ни одной русской, между прочим. Хотя нет, «Лолиту» вроде же русский писал? Отвратная книженция. Стукнуть бы на уважаемую МаринСеменовну директору, небось по головке бы не погладили за такие рекомендации… Но, вообще, попадались интересные разговоры в этих книгах. Одна вот про пацана, вроде Сашки, только он в Америке жил. В закрытой школе, ну вроде нашего интерната учился, а потом его выперли за неуспеваемость, а он родителям не сказал и неделю жил самостоятельно в Нью-Йорке. Вот это кайф! Уж Сашка-то бы оторвался по полной… Ну уж про уток-то точно не стал бы никого расспрашивать. Он и без того знает, что они улетают, как морозы вдарят. Еще одна про отморозка полного, которого музыкой лечили. Сашка бы таких убивал, честное слово. Хотя со стороны он, наверное, ничем не лучше. Алекса, кажется. Людей чаще всего останавливает страх. Останавливает и держит на необходимом расстоянии. Это уж он точно знает. Никто, никто не осмелится сказать что-то против толпы молодых парней, идущих ночью тебе навстречу. Даже у матери порой в глазах мелькал страх, когда она на него смотрела. Сашка научился узнавать страх на вкус, когда он растворен в воздухе, на языке остается сладковатая приторность, она оседает хлопьями в горле, как от испортившейся жвачки. Страх дрожит в пальцах его дружков, которых он сейчас дожидается. Тим, он еще что-то против сказать может, а Колян – тот вообще за любым побежит, кто свистнет.
– Э, Саш, давно ждешь?!
Что звонок уже был? Точно. Щас попрутся по домам благовоспитанные мальчики и девочки, но сюда они не заходят, здесь им не место.
– Слушай, литераторша-то о тебе опять спрашивала, никак запала старушка, гы!
Приятели дружно заржали, прикуривая от Сашкиной зажигалки.
– Ты бы подумал, говорят, на молоденьких сейчас спрос, а ты ничего – смазливый на морду. Глядишь, и деньги бы водиться начали. Не, литераторша, конечно, не вариант, откуда она деньги возьмет…
Колян тыкнул Тима в бок и оба зашлись то ли в смехе, то ли в кашле от въедливого табачного дыма.
Сашка молчал, по опыту зная, что приятели поржут и перестанут, если тему не поддерживать. А то, им только дай зацепиться…
– Слушай, – Тим откашлялся – А новенькая сегодня с литераторшей осталась после урока. Наверное, тоже книжки брать будет, гы!
– Точно. А потом с Саньком в библиотеку пойдут! А чо? Где еще без денег сидеть можно. Разве только на улице, а там холодно. Девочка и заломаться может. А в библиотеке и стулья удобные, и столы широкие, гы!
– Хватит, - Сашка сплюнул – поржали и ладно. Зашлись тоже. Лучше бы думали, где на пиво достать, у меня чо-то в горле совсем пересохло. А в пятницу нам еще со стрижевскими разбираться. Забыли что ли? Чо-то они к нам зачастили…
– Точно, нефиг к нашим девкам приставать, нам и самим не хватает, гы!
Сашка привалился спиной к кирпичной стене, впитывая футболкой ее прохладу и сырость. На самом деле, он планировал просто поговорить с главарем стрижевских, без мордобоя. Они ребята вменяемые, вроде, должны понять.
– Фью-ю-ю-ю… Ты смотри, кто идет… Это же наша новенькая, как ее, Катюха! Эй, Катюха, иди к нам, сигаретку хочешь?
Сашка вздрогнул. Вот же дура, чего она по двору поперлась? Смотри, остановилась, думает. И эти, идиоты, свистят. Сашка надвинул кепку поглубже на глаза.
– Правильно, Катюха, иди к нам… Мы-те не только сигаретку дадим, гы! Для таких губ ничего не жалко, гы!
Новенькая подошла к углу здания, дальше была только глухая стена с узким проходом на улицу, который загораживали два отморозка.
– Ты же Саша, да? – новенькая обратилась к нему – Вот, МаринСеменовна велела тебе передать – она протянула ему сверток, в котором судя по всему была очередная книжица от въедливой сучки.
Сашка чуть не взвыл. Ну не дура? Нашла место разговаривать: в глухом углу, в окружении двух, нет, трех придурков.
А она, ничего, симпатичная. Он это еще на прошлой неделе заметил, когда она только в их школу пришла. Высокая для девчонки, на голову ниже его, в белой рубашке и серой до колена прямой юбке. Сзади под рубашкой застежка лифчика выделяется. И ноги. Длинные, в белых колготах в ромбик.
– Ну точно, щас они книжки вместе читать будут. А Санек, по ходу, кроме книжек ничего не может. Пользуйся моментом, мы на стреме постоим, гы!
Новенькая протянула ему сверток. Рука у нее была теплая и ничуть не дрожала. Сашка взглянул ей в лицо, в серых глазах страха не было. Непорядок. Так не должно быть. Она, что, не понимает, что одна здесь?
Пацаны продолжали ржать и, задыхаясь, цедить что-то по поводу библиотеки.
– Не, Санек сейчас девочками не интересуется, гы! Даже странно…
Новенькая положила сверток на выступ фундамента. Взглянула на него еще раз. Страха не было. В серых глазах плескалась гордость и… Жалость?
У Сашки в голове словно что-то взорвалось. Он оторвался от кирпичной стены и прижал новенькую к противоположной стороне коридорчика. Его джинсы прижались к ее ногам, одна рука медленно потянула вверх юбку, другая прижалась сзади к застежке лифчика… Ну щас он ей покажет. Он им всем покажет! Его рука остановилась на ее бедре. Он снова глянул на нее. Страха не было. Уголки ее губ приподняла растерянная улыбка, в глазах застыло затравленное выражение. Но страха не было. Он нарочито медленно перевел взгляд с ее лица в вырез блузки. Еще плотнее прижался к ее ногам. Парни сзади зашлись в каком-то петушином хохоте.
Кто она такая? Чем гордится? В их городок богатые не приезжают, а эти, судя по всему, так еще беднее Сашкиной матери. Эти колготы в местном магазинчике на распродаже два месяца валялись, никто на них не позарился. Местные красотки такие мины скорчили, когда увидели их на новенькой. В эту компанию ей точно дорога теперь заказана.
Сашка провел рукой по ее груди. У новенькой вырвался то ли вздох, то ли мяуканье. Сашка снова взглянул на нее. Страха не было. Серые глаза светились ненавистью, щеки горели от непролитых слез.
Сашка отшатнулся. Новенькая бросилась через кирпичную арку вперед, на улицу. Сашка впечатался лопатками в стену. На лбу выступила испарина. Воздух стал приторно сладким и осел хлопьями на языке. Из-под желудка, вперемешку с тошнотой, поднимался страх.